Всё и ничто / А. Холл ; [пер. с англ. Т. П. Матц] - Араминта Холл

Когда Агата впервые приехала в Лондон семь лет назад, имея только ту одежду, что была на ней, и несколько сотен фунтов, которые она скопила или украла, она внимательно всматривалась во все объявления насчет пропавших людей, какие ей только встречались. И смотрела телевизионные передачи, в которых люди искали своих пропавших родственников, как будто те могли попасть в водоворот, унесший их от родных и близких. Ей так хотелось увидеть где-нибудь свое лицо, услышать голоса родителей, умоляющих ее дать о себе знать: мать слишком слабая, чтобы говорить, а отец с заплаканными глазами говорил бы за них обоих. Даже Луиза была бы там, обнимала бы мать и говорила, что жизнь очень изменилась после исчезновения сестры и что она сделает все от нее зависящее, чтобы ее вернуть. Что бы ты ни натворила, в какую бы ни попала беду, нам все равно, мы все утрясем, только возвращайся домой. Примерно так говорили в своих выступлениях другие родители. Но Агате было трудно представить своих родителей, говорящих такие слова. И еще, когда она смотрела на фото Луизы в Интернете, то сознавала, что все ее надежды — пустая трата времени, потому что, скорее всего, они никогда не пытались ее найти и даже не интересовались, куда она могла подеваться. Почему ты не можешь быть хорошей девочкой, Агата, орала ее мать. Никто не любит лжецов, ты должна это понять. Если уж быть совсем честной, они, вероятно, вздохнули с облегчением, когда она наконец сбежала.

Рут вошла в кухню с Хэлом на руках, и на секунду Агата не могла сообразить, где она находится. Как вышло, что она его не услышала? Бетти тут же начала подпрыгивать, распевая «С днем рождения!», но Хэл выглядел смущенным.

— Можно, мы сейчас развернем подарки? — кричала Бетти.

— Почему бы и нет? — ответила Рут. — Они все в гостиной. Пойди и позови папу.

Агата была очень довольна выбранным ею подарком. Она долго думала, что подарить, и пришедшая ей в голову идея казалась идеальной. Она пошла в Центр для обучения малолетних и купила надувную палатку. Это было то, что нужно, потому что теперь у Хэла будет собственное место, где он может укрыться, где бы они ни оказались. Эту черту Хэла Агата заметила прежде всего, и она была созвучна с ней самой. Иногда жизнь казалась Хэлу слишком назойливой, и именно по этой причине он столько времени проводил в своем пластмассовом домике. Рут и Кристиан считали, что это как-то связано с домом, но Агата могла бы им сказать, что дом тут ни при чем, мальчик просто нуждается в уединении. Поскольку она позволила ему самому руководить своей жизнью и начала ограждать его от чересчур громких и хаотичных ситуаций, он перестал так сильно нуждаться в домике. И это была еще одна из причин, почему им не следовало оставаться на праздник.

Когда Агата спустилась вниз со своим подарком, вся семья уже собралась в гостиной, все еще в пижамах и ночных рубашках, и смотрели, как Бетти разворачивает подарки Хэла. Тот сидел на коленях у Рут, крепко к ней прижавшись, не умея правильно или вообще как-то отреагировать на подарки, которые Бетти совала ему прямо в лицо. Через год все будет совсем иначе. Агата попыталась поймать взгляд Хэла и сказать ему об этом, но он отказывался поднять голову.

После того как все семейные подарки были развернуты, Агата выступила вперед и протянула свой подарок.

— Ох, Эгги, вы так добры, — сказала Рут. — Не надо было тратиться.

Она ненавидела Рут. Как могла эта глупая женщина подумать, что она не купит Хэлу подарок? Ей хотелось крикнуть той прямо в лицо: я провожу с ним больше времени, чем кто-либо еще, я знаю его лучше, чем вы, и он меня любит больше всех.

Бетти выхватила сверток из рук Агаты и разорвала бумагу.

— Смотри, Хэл, — завопила она, — это палатка, надувная палатка, смотри!

— Она портативная, — объяснила Агата. Голос был слабым, и ей пришлось на мгновение приложить руку к голове, чтобы та перестала кружиться.

Отец Рут встал, чтобы всех сфотографировать, загородив ей обзор и нажав на вспышку, которая, как ей показалось, заметалась по комнате. Агата услышала хлопок и общий смех, когда палатка развернулась.

Бетти первой туда залезла и громко призывала Хэла. Отец Рут продолжал фотографировать, а Рут и ее мать громко обсуждали новые шторы, которые Рут повесила несколько недель назад. Тут Хэл начал плакать, но никто вроде бы не замечал. Для него слишком всего много, хотелось сказать Агате. Она сделала шаг вперед, но одновременно то же самое сделал Кристиан. Хэл поднял голову, увидел их обоих и протянул руки к отцу, который взял его на руки и вынес из комнаты.

Агата выскользнула за ними. Кристиан понес Хэла наверх, и тот уже несколько успокоился. Она повернулась и пошла на кухню, но ей показалось там тесно, да и голоса и шум из гостиной были прекрасно слышны. Агата отперла дверь черного хода и вышла в сад. Она прошла босиком по все еще влажной от росы траве и остановилась около огородной грядки. Овощи прекрасно плодоносили, их ели почти каждый день, и на вкус они напоминали солнце, которое помогало им расти. Агата смотрела на крепкие растения и вспоминала тот день, когда они сажали семена. День, когда она влюбилась в Хэла, да так, что все, касающееся его, стало важным и он заполнил все ее мысли. Она стояла, пока дыхание не пришло в норму, и на периферии глаз перестали мелькать белые огни. Все нормально, сказала она себе, еще один день, и нас здесь не будет, и мы сможем даже ничего этого не вспоминать, если нам не захочется.

Кристиану удалось побыть наедине с Рут всего несколько минут, в промежутке между тем, как проснулась перевозбужденная Бетти и первый гость позвонил в дверь в три часа. Он пошел в спальню, чтобы убрать туда свой ноутбук, и застал ее там — она переодевалась.

Она заставила его снова почувствовать себя пятнадцатилетним.

— Мне очень нравится это платье, — сказал он.

— Хорошая попытка.

— Нет, правда.

Рут смотрелась в зеркало, поглаживая пальцем кожу под глазами. Она часто так делала, и Кристиан только сейчас понял, что он представления не имел, зачем она это делает, никогда не удосуживался спросить. Ему отчаянно хотелось сказать что-нибудь веское, прежде чем она исчезнет в домашней суете и он потеряет ее на несколько часов.

— Я рад, что смог быть здесь сегодня.

Рут удивилась:

— В самом деле? А по мне, все эти праздники сущий кошмар.

— Нет, ты ведь знаешь, о чем я. Разумеется, праздники — сущий кошмар. Обычно я старался улизнуть. Или подсчитывал, сколько смогу выпить, чтобы не разозлить тебя. Но сегодня все иначе. Не знаю, но просто замечательно быть с тобой и детьми.

Она повернулась и сказала ядовитым тоном:

— Звучит как самоучитель.

— Извини, видно, мне не удалось выразить то, что я хотел сказать.

Он увидел, что при этих словах лицо Рут смягчилось, она даже подошла поближе:

— Знаю. И к тому же я знаю, что ты имел в виду.

Кристиан протянул руку и взял ладонь Рут. Ему хотелось притянуть ее к себе, но он не рискнул зайти так далеко:

— Рути, прости меня. Пожалуйста, пожалуйста, не прогоняй меня.

Рут опустила глаза:

— Кристиан, я тебя люблю. Но не уверена, что смогу снова тебе довериться. Я даже не знаю, могу ли тебе верить.

— Понимаю. Но можно я останусь и докажу это тебе? Дай мне полгода или что-то в этом роде, и если все, что я говорил, чушь собачья, тогда я уйду.

Рут отняла руку:

— Не знаю. Сейчас я не в состоянии четко думать. Давай проживем сегодняшний день, и только потом будем принимать серьезные решения. — И она вышла из комнаты.

Кристиан стоял у окна, одержимый эмоциями, каких не испытывал много лет. Все, что он говорил Рут, было реальностью, но, тем не менее, он отрицал значение этих слов тем, кто он есть или кем он был. Он был потрясен, обнаружив, что забыл, насколько сильно любит свою жену. Как ее присутствие внушило ему ложное ощущение безопасности. Журнал Рут постоянно разглагольствовал о совместном времяпрепровождении пар и общем опыте, о развитии взаимных интересов и посещении ресторана хотя бы раз в месяц, чтобы оживить отношения. Но разумеется, все, на что он купился, всего-навсего потребительское дерьмо, которое правит нашими жизнями. Любовь — не спектакль, на который вы сходили вместе, не музыка, которая нравится обоим, не тарелка спагетти на двоих. Кристиан теперь понимал, почему в полностью понятном мире человечеству так трудно разобраться в чувстве, у которого нет начала, конца и сущности.

Возможно ли измениться за один день? Он читал о людях, на которых нисходило прозрение. Но разве они не были главным образом религиозными? К тому же процесс отнюдь не был таким внезапным. То, что он сейчас ощущал, было словно сбросить слишком теплое пальто: освобождение от тяжести и жара, когда прохладный воздух начинает обвевать твою кожу. Тридцать девять — определенно многовато, чтобы все еще взрослеть, но именно так он себя чувствовал. Он знал с завидной уверенностью, что больше не станет тянуться к еще одной пинте после работы, во время вечерних вылазок с друзьями и даже при обмывании удачной сделки или повышения по службе. Он знал, что с удовольствием будет читать Бетти сказку на ночь, или чистить зубы вместе с Хэлом, или даже смотреть по телику какую-нибудь дрянную передачу вместе с Рут. Он понял, что все больше становится похожим на своих родителей. Что Бетти и Хэл, когда вырастут, станут считать его скучным и отставшим от жизни, как он считает своих родителей. Будут сидеть в своих спальнях, слушать скачанную с компьютера музыку и удивляться, как сумели выжить их предки, будучи такими одноклеточными. Мысль заставила его улыбнуться. Каким-то странным и незнакомым образом это казалось правильным.